Это надо куда-то выплеснуть, а не то меня разорвет. Столько противоречивых эмоций, и я не знаю, что делать, что думать.
Я не могу это осознать. Головой я понимаю, что папа умер, я ведь все это видела от начала и до конца. Но не осознается.
Я помню последний раз, когда он был в сознании, он посмотрел на меня долгим взглядом, и глаза у него были не серые, а такие сине-голубые, ясные и красивые. Я сразу разрыдалась. А на следующий день в сознание он уже не приходил. Если бы я знала. Стоит мне только вспомнить те дни, когда мы с мамой за ним ухаживали, ту неделю с небольшим, когда каждый день все менялось. Сначала он еще ходил, потом сидел, потом уже только лежал. То он мог есть сам, а потом уже не мог. Ужасно видеть, как близкий человек, который всегда был самым сильным и опорой для всей семьи угасает и теряет разум. Но самое больное для меня, от чего сердце просто разрывается, как ему было стыдно, что за ним ухаживает дочь. Если бы понадобилось, я бы делала это 5, 10, сколько угодно лет. А потом начались адские боли и его забрали в больницу. Мы надеялись, что еще сможем забрать его домой...
Его забрали, когда я должна была первый раз уехать обратно в Москву. Забрали, и я осталась помогать маме. Второй раз, когда я должна была уехать – нам позвонили. Хорошо, что мы к нему с утра зашли.
Надеюсь, тебе понравилась церемония. Ничего лишнего, никакого мракобесия, как ты говорил. Вместо похоронного марша твоя любимая музыка. И ядом с тобой мышонок, которого я подарила лет 13 назад, и которого ты брал с собой везде. А еще впервые за 3 недели ужасной серой погоды со снегом и дождем и нереальным холодом, на один единственный день, этот день, вышло солнце и на небе не было ни облака. Синее-синее, как твои глаза тогда.
Сейчас я рада, что была с мамой от самого начала, как ему стало плохо, и до самого конца. Что нас пускали в реанимацию 3 раза в день и разрешали сидеть долго. Что я могла там за ним ухаживать, надеюсь, он чувствовал, как я разминаю ему ноги или мажу ссадины или обтираю. Потому что сказать ничего я не могла. Я была словно робот.
И все равно. Этот его взгляд не выходит из памяти. Он был настолько живой. Как может быть, что я его больше не увижу? Что мы не будем подкалывать маму, не сходим в кино, не поиграем в аэрохоккей. Что он не попросит продлить подписку на книги, потому что хочет почитать. 49 лет – это ведь так мало. У них было столько планов с мамой. А он...сгорел за 2 недели.
И я сижу на работе. Улыбаюсь, даже смеюсь. И мир вокруг не поменялся, и вроде все по-прежнему. Но в душе тоскливо и чувствуется, что чего-то не хватает. Будто нет кусочка мозаики.
И чувство вины, когда я испытываю положительные эмоции. Это ведь не значит, что я тебя не помню, пап.
Мне тяжело, а с другой стороны так ли тяжело как должно быть? Я запуталась, и совсем не понимаю правильные ли чувства испытываю, верно ли себя веду.
Но я обещаю, что позабочусь о маме. Люблю тебя.